Сегодня, когда вокруг так много звука и так мало смысла, Pulse Kino звучит не как эхо – а как выбор.
Рустем Нурдильдин – молодой артист, чьи концерты собирают аншлаги по всему СНГ. Он стремительно ворвался в музыкальное пространство и уже стал новым голосом поколения. Зрители плачут, фанаты спорят, как будто сцена ждала его ещё с 90-х…передаёт Qaz365.kz.
В этом материале – художественный репортаж с выступления, живая атмосфера концерта и эксклюзивное интервью.
Эхо сквозь время
...рампа затаилась, как ночь перед грозой. В воздухе густой, терпкий запах металла, древесины, пыли и чего-то электрического, как будто сам воздух вот-вот взорвётся звуком. Всё здесь словно покрыто лёгкой патиной времени, как старая плёнка, хранящая отпечатки тех, кто был до нас.
В центре – стойка микрофона. Она вытянулась вверх, словно ствол дерева, пробившего бетон. Металл её холоден, тёмен, будто выточен из оружейной стали. Он знает вкус дыхания, силу голоса, слёзы, сдержанные перед последним куплетом. А гитара стоит, прислонившись к усилителю. Её корпус цвета ночного кофе, матовый, с мягким блеском, едва уловимым в свете софитов. Поверхность исцарапана временем. Струны чуть дрожат, ловя токи сцены.
Слева чёрные, глянцевые, как отполированный обсидиан, барабаны. На поверхности бас-бочки – круглый след, будто кто-то уже бил туда с болью. Тарелки нависают, словно раскалённые диски – бронзовые. Палочки лежат по диагонали как символ равновесия между тишиной и ударом.
Вдоль сцены – усилители, низкие, массивные, с чёрной тканью, натянутой на динамики. На некоторых – наклейки, выцветшие от времени. Поверх – кружка с остатками чая, давно остывшего, как и многие разговоры за кулисами.
Над всем этим – лампы, подвешенные, как ночные фонари над улицей. Они пока не искрятся, но внутри них уже зреет пламя. Один – мерцает синим, как сумерки над городом; другой – янтарным, будто лампа в кухне поздней ночью; третий – алым, как сигнал тревоги. Их мягкий луч объединяет провода, инструменты и сцену в единый образ.
«И пускай фонари
Светят ярче далёких звёзд…»
Каждая лампа висит, словно обещание, как тонкая граница между тьмой и зарей. Они пока ещё живы, прощупывают зал своими лучами, ловят пыль в воздухе, как мечты – хрупкие и беспокойные:
«Фонари все погаснут,
А звёзды будут светить…»
В этом кроется глубокая истина. Эти лампы, как и сама сцена, однажды растворятся в забвении. Но звёзды – те, что зажигаются в словах, в аккордах, в голосах – останутся, будут сиять над теми, кто их услышал.
Сцена не пуста, она наполнена значимой тишиной. Здесь всё замерло в предвкушении. Ждет не зрителя, а звука. И когда он раздастся, все оживет, заговорит, и зал взорвется. Это будет не просто музыка, а откровение.
Место для шага вперед
Его поступь тиха, почти призрачна, но каждый шаг ощущается не на земле, а в самом пространстве. Он движется не просто физически, а как воплощенное присутствие. Неспешный, но неумолимый, он следует внутреннему зову. Мир замирает вокруг, чувствуя в нем не человека, а неотвратимую силу, вектор, правду, от которой не уйти. Он не замечает окружающих, потому что все внешнее уже давно живет внутри. Он ничего не просит и не ждет, лишь идет вперед, ведомый долгом.
Эта черная рубашка, тонкая, почти неощутимая, покоится на его плечах с абсолютной непринужденностью, будто стала частью его самого. В ней нет стремления произвести впечатление, только искренность и комфорт. Изношенность на сгибах и знакомые складки – это не следы небрежности, а карта его жизни, отметки пройденного пути. Она больше, чем просто одежда – это летопись его бытия. Распахнутый воротник, словно не в силах сдержать его внутренний порыв, и рукава, засученные до предплечий – это не стилистический прием, а отражение его постоянной готовности: к песне, к беседе, к противостоянию. В ее ткани запечатлены запах закулисья, отзвуки бессонных ночей, вибрация гитарных струн и тихий бунт против фальши. Она не следует трендам, она сама – стиль, лишенный внешнего шума и позерства, обнажающий истинную сущность. Потому что он не тот, кто примеряет маски, он – тот, кто проживает свою жизнь.
Брюки прямые, чёрные, без деталей, с мягким изгибом вдоль шва – ничего не говорит о них, кроме их функции: идти. Они не сковывают и не выделяют, а просто следуют за ним, как рельсы, продолжающие бесконечный путь. А темные кожаные ботинки словно впитали в себя дух улиц, подвалов и сцен. Каждый шаг – уверенный и точный, как удар молотка, утверждающий его право на движение. Земля словно вторит этому, признавая его путь.
Тот самый взгляд – из окна другой эпохи
Его черты лица, словно высеченные из самой ночи и огня, поражают своей четкостью. Резкие скулы и выразительный подбородок говорят о том, что природа не рисовала, а скорее вырезала его облик. В нем нет ни мягкости, ни жесткости, лишь чистая, неоспоримая правда, перед которой невозможно устоять. Чуть сжатые губы кажутся вечным хранилищем слова, способного перевернуть мир. В уголках губ затаилась усталость, но не от жизненных тягот, а от людей, не способных почувствовать глубину его бытия. Но глаза… они – зеркало души, темные и неуловимые как ртуть. В них не пылает огонь, а тлеет уголь, притягивая и не отпуская. Это взгляд человека, видевшего крах мира, но продолжающего петь, потому что кто-то должен остаться и поведать правду.
«А кто будет петь, если все будут спать?
Смерть стоит того, чтобы жить, а любовь стоит того, чтобы ждать...»
Черные, густые волосы, с естественной растрепанностью, спадают на лоб, как занавес, скрывающий глубины мысли. Они то взъерошены, то приглажены стихиями, становясь частью его внутренней мелодии – в каждой пряди бунт...
Он идёт туда, где внутри замирает шум, остаётся только пульсация, и в этой глубинной тишине начинает звучать не просто песня – позиция, вызов, путь. И всё, что он несёт с собой – это ни стиль, ни образ, а непреклонный дух, который не гнётся и не склоняется.
И вот он – на сцене. Отблеск мягко ложится на плечи, по краю рубашки пробегает тусклый блик, и кажется в нём самом вспыхнуло что-то тёплое, негромкое, упрямое. Он держит гитару легко. В этом нет случайности – рука выстрадана, отрепетирована не на сцене, а в жизни. Пальцы ложатся на гриф с точностью, в которой нет ни напряжения, ни привычки – только знание. Вся в шрамах гитара будто еще ждёт его дыхания, чтобы слиться в одно. Провода тянутся от корпуса, как жилы, как нервы – и в них уже пульсирует звук…
Кто-то едва заметно двигается в кресле, кто-то замирает. А он всё так же стоит – спокойно, прочно, будто держит не только сцену, но и тишину всего этого вечера. Всё вокруг ждёт, когда мир снаружи сольётся с тем, что живёт внутри него. Только гитара в его руках слегка наклоняется – как будто она уже знает, с чего начать. Ни представления, ни отсчёта, ни объявлений. Только первые, тихие, как шорох по стеклу, звуки струн.
«Песня без слов»
Звук возникает так, будто сам воздух решился заговорить. Тишина выдыхает, и вместо дыхания рождаются ноты – простые, почти уязвимые. В них нет бравады, только обнаженная суть. Они не ищут признания, а просто пробиваются наружу, как росток сквозь асфальт. Он играет не глядя, как будто вспоминает то, что уже давно прожито. Плечи едва заметно покачиваются в ритме, который живет внутри. Зал молчит, и никто не дышит громко. Песни идут одна за другой, но это не концерт, а путешествие вглубь. Каждая мелодия – шаг по минному полю души. Он не развлекает, он делится. И с каждым аккордом открывает не сцену, а самые потаенные уголки себя.
Кульминация. Его голос не дрогнул, не выдал усталости. Напротив, казалось, именно сейчас он обрел истинную силу. Слова были просты, но несли в себе такую мощь, что воздух вокруг вибрировал. Это было не приглашение, а прямое столкновение с реальностью, которая больше не могла оставаться безмолвной. Голос стал тверже, словно уперся в незыблемую стену. В нем не было злобы, лишь глубокая усталость от лжи и жажда свободы. Это был не лозунг, а такт самой жизни – жизни улиц, домов, обычных людей, чьи судьбы долгое время оставались неизменными. В нем звучала сила тех, кто никогда не искал внимания, но всегда стоял за правду. Каждая строка как шаг на тонком льду, и всё же вперёд.
И когда всё затихло – в зале повисла не тишина, а ожидание. Потому что такие песни не заканчиваются – они остаются жить. Внутри.
Прошли десятилетия, сменились вывески, фасады стали чище, улицы – тише. Но песня осталась. Её темп – это шаги тех, кто идёт сквозь серость, сквозь невозможность, сквозь усталость от вечного «потерпите». Она про тех, кто чувствует: так больше нельзя, но не знает, как именно можно. Про внутренний надрыв, про голос, который растёт в груди, пока не станет криком: перемены нужны. Она не стареет, потому что не про дату. Она – про состояние. Про молодость, не по возрасту, а по жажде: не выживать – жить, не терпеть, а выбирать. И пока этот ритм слышен, ничего не кончено. Мы всё ещё ждём. Мы всё ещё живы.
Не фантом, а пульс...
Он сидит напротив в кресле. Всё тот же спокойный взгляд. Но теперь – вне сцены. Только голос, ровный и честный.
Его появление на сцене вызвало мгновенное затишье в зале. Словно на миг открылась дверь в прошлое, и из нее вышел знакомый образ. В его движениях, в том, как он держал плечи, в его неторопливой поступи, было что-то до боли родное. Он шел, не ища взглядов, будто зная, что его уже узнали, но не нуждаясь в подтверждении. В этой тишине до первой ноты звучала та самая атмосфера, где когда-то произносились самые важные слова.
Ощущение было такое, будто вернулся тот, кого давно не ждали, но чье отсутствие ощущалось постоянно. Но как только его пальцы коснулись струн, всё изменилось. Наваждение рассеялось, мираж исчез. Перед нами был не фантом, а пульсирующая жизнь. Pulse Kino – это не просто трибьют, а продолжение, рожденное не из подражания, а из глубокой внутренней боли и ритма, где старый голос переплетается с новым звучанием.
Он не играл роль, не копировал. Он дышал этой музыкой, и музыка дышала в нем. В его исполнении звучало не «вместо», а «вместе». Он не замещал, он возвращал.
Зал слушал не потому, что узнал знакомые черты, а потому, что почувствовал. Это было не про внешнее сходство, а про единение душ. Про тот самый огонь, который согревает и передается не просто взглядом, а каждой нотой, каждым движением.
И вот он, Рустем. Тот самый юноша, чья музыка ещё недавно заставляла дрожать воздух, наполненный музыкой целой эпохи. Теперь он сидит напротив, без гитары, без софитов, без той невидимой стены тишины, что отделяет сцену от зала. Просто человек. Спокойный, вдумчивый, без всякой игры. В его голосе – сила, которая не кричит, а убеждает, в словах – простота, что трогает до глубины души. В каждом взгляде – свет, идущий изнутри, тёплый, понятный без слов. Ему всего восемнадцать, но он уже не подражатель, а тот, кто зажигает новые звёзды, не пересказчик, а тот, кто пробуждает в нас самих. Рустем – это не просто юный голос на знакомой сцене. Он – новая волна, которая поднимается из самого сердца прошлого, не отрицая его, а черпая в нём силу. Его дыхание – в унисон с тем, что стало хриплой правдой для миллионов.
Сегодня, когда вокруг так много звука и так мало смысла, Pulse Kino звучит не как эхо – а как выбор. Это не повторение старого. Это продолжение настоящего. Это честный голос в мире, где слишком часто притворяются. Его музыка – не в прошлом, а в том, что происходит сейчас: на улицах, в наушниках, в сердцах. Это не память. Это импульс. Это знак, что правда всё ещё может звучать громко, даже если начинается с тишины.
— Это было не выступление, – говорит он, – я просто хотел напомнить, зачем мы вообще приходим на сцену. Чтобы не молчать, когда правда внутри уже слишком громкая. И в этом голосе слышится всё, что было прожито – и на сцене, и вне её.
— Ваш концерт в Алматы прошёл в день рождения Виктора Цоя – и, кажется, весь город откликнулся на него каждой нотой. Есть ли здесь место, где Вы особенно ощущаете ту самую «тишину между песнями» – внутреннюю правду, ради которой и звучит музыка?
— Дом мой, где я живу сейчас. Памятник Виктора Цоя.
— Вспомним легендарный фильм Рашида Нугманова «Игла», съемки которого проходили у нас в городе. И я не могу не спросить, Вам удавалось пройтись по другим локациям этой замечательной картины?
— Пока не до конца. Еще есть места, куда стоит сходить. Бывал в парке и не раз, где снимался фильм. Гулял по аллее. Проезжали мимо оздоровительного комплекса «Арасан». До места драки и дома «Спартака» еще не дошли. Так как приезжаю, буквально, на концерты. Часа два назад прилетел, а завтра улетаем с гастролями в Семей. А вообще, планирую.
— Ваше знакомство с Виктором Цоем. Как все началось?
— Это было ночью… Я услышал песню «Звезда по имени Солнце». Не знаю, как нашел. Никто не включал эту композицию. Сразу же взялся за гитару и начал учить ноты. И не мог остановиться. Тогда мне было лет 14.
— Хотели бы спеть эту песню под музыкальным сопровождением легендарного Юрия Каспаряна?
— Если будет такая возможность, то почему бы и нет.
— Что бы Вы испытали?
— Наслаждение. Кайф!
— Такой интересный момент: настолько необыкновенная, уже полюбившаяся нам Ваша манера пения, которая характеризуется плотностью, обертонами и резковатым тембром – просто чудо! Как Вам это удается?
— Пою просто, и главное, душой. Так и получается…
— Значит, сама природа одарила Вас таким низким баритоном?
— Я учился, посещал школу вокала. Брал уроки у очень хорошего педагога, который помог мне раскрыть дыхание. У Виктора Робертовича есть такие сложные композиции, как «Кончится лето», где автором партия исполняется как rap:
«Я выключаю телевизор, я пишу тебе письмо,
Про то, что больше не могу смотреть на...» – и не останавливается. Артисту же надо как-то вдохнуть воздух между словами, чтобы сохранить непрерывность звука и поддерживать дыхательную опору. Важно при этом не отвлекаться от пения. Есть техника, включающая в себя работу с артикуляцией, которая направлена на улучшение четкости дикции, к примеру. Также с педагогом работали над расширением диапазона и укреплением голосовых связок, что в целом называется как постановка голоса.
— В чем секрет популярности Вашей трибьют-группы?
— Публика жаждет ностальгии! Люди посещают наши концерты, чтобы совершить путешествие во времени и заново испытать чувства, связанные с их юностью. Они стремятся услышать музыку, которая оказала значительное влияние на их жизнь в течение последних тридцати лет. Поскольку они досконально знают каждую ноту, любое отступление от оригинального исполнения не останется незамеченным. В отличие от кавер-групп, от нас ожидают безупречной точности в воспроизведении оригинального звучания, включая использование аутентичных инструментов. Наша цель – вызвать у слушателей те же самые эмоции и воспоминания. Именно в этом кроется формула нашего успеха, думаю.
— Когда впервые почувствовали, что гитара – это не случайная встреча, а Ваш голос в мире?
— Тогда я ещё не знал, что ищу. Просто тянуло к музыке. Сосед играл на гитаре, я слушал, просил дать подержать. В один из таких дней он протянул мне её – как будто знал, что пришло время. Ничего не сказал, просто отдал. И в тот момент я понял: это не просто дерево и струны. Это – мой голос. И он остаётся со мной до сих пор.
— Где Вам легче дышится – в шуме стадиона или в тишине квартирника?
— Акустика и голос – и все. Меня безумно цепляют «квартирники» своей камерностью, они более душевные. Там всегда царит особая атмосфера вдохновения. Скажем так – пение под гитару.
— Пишите ли Вы музыку?
— Пишу. Есть где-то около пяти материалов готовых. Но этого мало для презентации. Продолжаю создавать. Лучшее отберем, запишем и выпустим в свет!
— На чьи стихи?
— Сочиняю сам. Есть и на казахском. Так что... ждите премьеры.
— Какие творческие цели Вы ставите перед собой?
— Большие! Дарить и нести в мир всю красоту музыки!
— Влияет ли она на Ваше душевное состояние?
— Очень сильно. К примеру, когда нет настроения, можно послушать группу Кино. А когда есть – тоже можно послушать группу Кино. В этом какая-то необъяснимая магия. Она для всех и ее можно слушать везде…
— Ваша любимая композиция?
— По идее это такой сложный вопрос. Прямо сейчас я могу сказать то, что «Война», а завтра я уже скажу – «Сказка».
— Нужны ли Вам «Перемены»?
— Думаю, всем нужны правильные «перемены». Менять ничего не хотел бы. Сейчас я нашел именно ту дорогу, на которую я встал с удовольствием и иду, несмотря ни на что. Только вперед!
— Каков Ваш собственный путь в искусстве?
— Не люблю я что-то планировать. Будущее – оно в будущем. Время покажет. Я знаю, что завтра у нас концерт. И все!
— Что мотивирует Вас делать шаг вперёд, когда жизнь играет «невесёлую песню» на струнах души?
— Музыка. И память. Иногда – желание остановить мгновение. Я люблю фотографировать все, что попадается в кадр. Скорее, стремление сохранить в памяти миг, который называется «жизнь»…
— Девиз по жизни?
— Все будет, но не сразу! Нужно действовать сегодня и сейчас.
— Благодарю за теплую беседу! Желаю Вам удачи в бою, последний герой!
— Спасибо большое!
После разговора с ним не хочется громких слов. Хочется тишины – той самой, между песнями. Той, в которой звучит память, дыхание и настоящее. Он молодой. Но уже знает, куда идёт. И с ним приходит то самое ощущение, что лето в нас ещё не прошло.
Алтынай МАХИМОВА
